Трудно быть индифферентным в стабильно неиндифферентной стране 14.11.2015 09:39
Заметки на полях истории
Трудно быть индифферентным в стабильно неиндифферентной стране
Трудно в принципе быть в последние сто лет более русским чем Борис Пастернак, Иосиф Бродский, Анна Ахматова и многие другие писатели и поэты, продолжавшие со временных лет Нестора прославление русского языка, а также многие ученые, художники и музыканты, чьи имена пишутся русской кириллицей. Язык, претендующий на национальность, никак не может ограничиваться какой-либо одной кровью. И вроде бы такая тенденция для русского языка обозначилась давно, со времен Константина Костенченского, например. Но как-то эта мысль по сию пору ограничена кругом образованных и вольно или не вольно не пускается, не проникает в массы, не стало парадигмой всеобщего самосознания, видимо неготового к наступлению национальности, ввиду очевидно отсутствия в стране специфических национальных интересов, формировавшихся в свое время столетиями в своеобразной социально-экономической среде Западной Европы. И как удаляют от этой мысли целенаправленные эксперименты по отождествлению национальности с кровью, с этничностью, когда иногда приходиться просто придумывать новые национальные имена, от того способные нередко поразить своей нетривиальностью и в значении (предельно, максимально выражающим чужеродность происхождения названия), и в морфологии (употребление приставки). Имена придумываются всегда, они могут даже насаждаться завоевателями, приписываться соседями, спускаться директивно сверху на социальные низы, состоящие из определенных этнических контингентов, но как раз для национального европейского феномена такая методология формирования исторически уже не корректна, не естественна.
Конечно, в Европе также есть кровно-этнически практически казалось бы однородные нации. Но, во-первых, в границах этих наций долго, до Нового времени сохранялись преемственности к древним, ещё демосоциорным этничным группам (например, Суоми «финны, Финляндия» восходит к названию одного из «племен», уходящему корнями в глубину доисторической безвестности). Во-вторых, носители национальной идеи в Европе никогда не меняли курса социально-экономического развития, намеченного ещё варварскими обществами древней Европы, каковая формационная основа давала жизнь последовательно и античной, и феодальной, и капиталистической формациям, путем взаимодействия каждый раз со своими производными. Не случайно потому и проблески социализма теперь свойственны географически периферийным странам Европы, где древние эгалитарные европейские общинные структуры, не затронутые или мало затронутые в свое время влиянием феодальных отношений (Дания) и развивавшие собственную государственность, цивилизацию подобно античным грекам и республиканским италикам в условии стабильности и защищенности (при возможностях полезных заимствований, например, алфавитов), сохраняющими естественность (детерминированную способами приспособления коллективов к окружающему пространству в данной местности) социально-экономических отношений (чему служит внешним признаком и преемственность к доистории в поименовании), взаимодействуют с капиталистической формацией. С другой стороны, многие так называемые национальные имена России, как и само её название, образовались зачастую сравнительно или очень недавно на базе господства вариаций азиатской формации – древнейшей и самой распространенной на планете до Новейшего времени цивилизованной стадии общежития, и ей стадиально предшествующих, то есть в условиях весьма архаичной социальности. Архаичной даже по отношению к античной, иже сформировалась на средиземноморском краю Европы в столкновении варварских европейских обществ с азиатской формацией, которая не успела закрепиться здесь в Микенское время. Все это очевидно совершенно не характерно, даже диаметрально противоположно формационным предпосылкам западноевропейской национальности. И трудно наверно всё это принять, если верить в специфический постулат советского марксизма о прохождении всеми обществами и цивилизациями на Земле, независимо от географии одних и тех же одинаковых стадий, ступеней общественной эволюции, прибегая к поиску феодализма или капитализма в досоветской России.
И вот казалось бы сам по себе даже пусть он и серьезный, литературный разговор на национальную тему в отдельно взятой стране – верный признак затхлой атмосферы, духовного консерватизма и кухонной обстановки на высшем уровне. Но если число наций в этой стране официально равняется числу этносов, и каждая из них требует уважения, да ещё в политическом и денежном эквиваленте, редко кто тут останется индифферентным. Конечно, в некоторых странах колониального происхождения может иногда иметь место особый подход к коренным народам, но это очевидная и естественная плата по счетам после периода бурного накопления капитала. В целом же, войдя в коллектив нации страны, коренные пользуются естественными человеческими правами, индифферентными к этническому происхождению, и национальное деление тут было бы совершенно излишне, избыточно, как третья нога. Уважить же многочисленные нации можно так или иначе за чей-то счет. Видимо за счет русского языка. Счет его носителей, кто бы они ни были во все времена – русские, русины Русьской земли, терские казаки или великие русские поэты. Утратив однажды родную, естественную социально-экономическую базу в пределах древнерусской цивилизации русский язык стал скитающимся, языком культурной элиты, своего рода пифагорейцев или масонов, все время испытывая ощутимые территориальные утраты и издевательства над собой политических систем, на службе которых находится, политических систем безнадежно далеких от национального самосознания (для сравнения, английский в том же смысле чувствует себя более уверенно) и никак не может обрести свою землю обетованную.
You need to log in to write a comment