И снова скифы 07.11.2015 14:22

Заметки на полях истории

И снова скифы

Цитата из одного любителя истории: Получается, что на протяжении более чем ста лет ино­странцы полностью контролировали весь процесс написа­ния русской истории. Именно иностранцы бескон­трольно решали, какие старые русские документы следует уничто­жить, какие переписать, какие сохранить, какие фальси­фицировать. Как мы видим, отечественные историки были грубо выставлены за дверь, полностью отстранены от оте­чественных архивов и перво­источников.

Отечественных историков никто в России никуда не вы­ставлял за дверь просто потому что их не было и быть не могло по банальной причине естественного отсутствия в России до XVIII, а по большому счету до XIX века отечест­венной науки как таковой (как надстроечного проявления вполне определен­ного, исторически свойственного Запад­ной Европе эконо­мического базиса) и исторической в том числе. Ломоносов и ещё несколько человек с ним, местных этнических русских, как бы ни старались, ни хотели, не могли потянуть всё сразу одновременно. Да ведь и собст­венные их достижения так и оставались их собственным же увлечением, частным «хобби», не востребованным в соци­ально-экономических условиях России. Кто знает, было б нам вообще о чем гово­рить, не обивай Ломоносов прось­бами, ходатайствами и требованиями пороги петербургских канцелярий, импера­торского двора, вельмож – можно только подивиться смело­сти и неуемной энергии, энтузи­азму этого человека (кото­рый по справедливому замечанию Пушкина А.С. сам собой и был нашим первым университе­том). Но энергия и напор Ломоносова (и если надо кулаки) могли быть эффективны в борьбе с непрони­цаемой твердо­стью, косностью авторитарно-бюроктратиче­ского аппарата, а для науки нужны были научные кадры, которым в России взяться было неоткуда. И естественно научная школа фор­мировалась с громадным трудом и пре­жде всего путем пер­сонального вклада приезжих иностран­цев. Теперь кажется невероятным, как природная любо­знательность вывела простого человека из глубинки деспо­тического государства (но правда из полусвободной, не крепостной глубинки) на «острие копья» европейского ес­тествознания, к его люби­мой физической химии. Невероят­ным, если начать вспоми­нать количество пройденных им социальных барьеров. Но охватить всю науку, осмыслить всю отрасль знания, под перекрестным вмешательством все тех же социальных вновь и вновь встающих препятствий даже пытливый ум Ломоносова очевидно не мог. Подхватив на «излете их год­ности» рожденные в ре­нессансных, протонаучных штудиях литературных деятелей Польско-Литовского государства и Речи Посполитой и с развитием в Европе источниковеде­ния, методологии кри­тики источников, их проникновением в Восточную Европу (вместе с наукой как таковой) уве­ренно терявшие к середине XVIII столетия всякую научную зна­чимость представления, а именно скифо-сарматскую, рок­соланскую «концепцию» славян­ского прошлого, Ломо­носов придал ей в России своим авто­ритетом, возродил к новой жизни. Сарматско-роксоланская «концепция» и «ле­жала» рядом, и была доступна в своей простоте, и давала некоторый психологический эффект, позволяющий отстра­ниться от насущных проблем страны (отсталости, ещё пока опережающей ту же проблему у турок, наплыва иностран­цев, приспосабливающихся кто во что горазд к российским условиям), хотя бы в её отдаленном прошлом, где извест­ные по освоенным на то время письменным источникам (археоло­гия практически ещё не существовала, и тем более в Рос­сии) людские миграционные потоки и шли в обратном на­правлении, и претендовали на равнозначность, самостоя­тельность и самодостаточность на фоне прочих им совре­менных обитателей Европы, то есть давала возможность компенсировать как казалось «выдающимся» прошлым не­затейливое настоящее. Остается однако подивиться наив­ности наших современ­ников (и откуда они спрашивается берутся), принимающих всерьез заслуженные ошибки ве­ликого ученого и до сего дня ничего не ведающих о кри­тике источников.