”Грибною тропой” отрывок из повести. 17.12.2017 10:44

Роман Деркаченко

"Грибною тропой" следующая глава. (...умастился ересью?) А между тем вылинявший и ветхий фоллишко календаря на стене, переправленный под этот год, а на самом деле являющийся еще предолимпийским, явственно указывал на конец праздничной недели и на скорые сборы в город. Гигоиш с явной неохотой косился на календарь, подсознательно отмеряя неизбежный, но от этого нисколько не осмысленный финиш.Зоишне вообще были чужды любые размышления о горечи всяких "эндов", поскольку натурой она являлась наиболее цельной и успокоенной. Светлана Романовна Дрэмп нимало же не заботилась о подобных вещах, так как всецело полагалась на тот четко очерченный бытом круг и отрицала всякие дерзновенные помыслы, выходящие за пределы оного. ...А Михалыч... Являясь самым недоделанным существом в этой неудобной компашке, неся на своем истерзанном недугами и врожденными дефектами организме все тяготы людской убогости, Павлов был, тем не менее, человеком. Человеком в том представлении о нём, которое с десятилетиями будет вскоре утрачено и утрачено безвозвратно. В Валентине была некая искра. И пусть его речь неразборчива, как скрежет несмазанного ползуна или напоминает глухой перистальтический шорох коровьего нутра ; пусть мимика его складчатого грибного лица подобна нехитрым деформациям упаковочного пакета ; пусть в одежде его не угадывается никакого стиля, а порой это хаотичный набор случайного утиля ; пусть движения его тела неправильны и принужденные, сообщающие телу образ причудливого паяца или вышедшей из употребления куклы. При этом всем Валентин живёт! Он способен удивляться, радоваться, негодовать и, вдобавок ко всему, еще и трудиться! Пожилой возраст кривого неуда не помеха. Мысли в утлой седой головенке еще не утратили некой живости и подвижности. Вот и сейчас, сидя на холоднющей веранде в обществе доходных тэлианцев, Михалыч жил интересно и полно. Эти несколько дней на байковском хуторе вписали в его жизнь неизгладимые страницы уникальной человеческой истории. Кто еще из старожилов Электросилы мог похвастаться подобными новогодними приключениями?! Одно видение Адама Кадмона чего стоит! Вся человеческая суета вокруг продовольственной корзинки или жилплощади на жалком пятачке холопского пая не стоит и гроша. Разум современного хомо призван к процессам несравнимо возвышенным, соответствующим эпохе. Гигоиш тронул Павлова за локоть. "Михалыч, а как тебя на заводе кличут?" В глазах грибника блеснуло и неподдельное изумление и огонек опаски. И что это этот сухой воблак с украинской фамилией и комиссарскими генами ко мне пристал? Какого рожна он вечно выдумывает каверзные вопросики? И Михалыч приготовил, было, ответ.. Но Зоишна весело опередила Павлова : " Я слышала, что в плановом отделе его зовут Простудифилис." Дрэмп перевела взгляд своего амимичного инквизиторского лица на сжавшегося Валентина. "Как-как ?" - переспросил профессор сморщившись физиономией, подобно вакуумной упаковке. "Простудифилис" - четко повторили Зоишна, покряхтывая и ёрзая на страдающем стуле. Гигоиш пожевал губами, словно отыскивая в своем бездонном лексическом багаже нужные файлы. "Мне впервые приходится слышать подобный термин, но я склонен думать, что он из разряда терапии." Дрэмп снисходительно вздохнула и покачала головой. Тем временем профессор продолжал : "Михалыч, тут в соседней комнате некое подобие библиотеки, своеобразная дачная читальня, может быть отыщем там соответствующую трактовку твоей заводской клички?" Павлов пробубнил что-то нечленораздельное, похожее на звук передвигаемых пластиковых канистр. Старики поднялись и проковыляли к книгам. Дрэмп с сестрой принялись сгребать со стола. За окнами стояло неопределенное время суток, сильный мороз и восхитительное ощущение Карелии. Гигоиш уселся в продавленный горбатый ком дивана. Павлов сиротливо примостился на колченогом стуле, некогда служившем подставкой под умывальник и выцветший до дымного цвета. Профессор степенно рассуждал : "По твоему прозвищу можно предположить единственное - ты склонен к простудным заболеваниям." Павлов промычал в ответ и скрипнул стулом. Полистав медицинский справочник, профессор медленно понял взгляд на притихшего Михалыча. Павлов изменил позу на более внимательную и стал похож на засушенного червя или куколку бабочки Крапивницы. Гигоиш тактично отложил справочник и в задумчивости поглядел в заиндевевшее оконце, выходившее на колодец. "Валентин... Позволь мне задать тебе крайне деликатный вопрос... " Павлов снова сменил положение тела и теперь скорее напоминал эксгумированного монгола. "Мы знаем тебя достаточно давно и, надеюсь, хорошо. И ни когда ты не давал нам повода усомниться в твоей порядочности и моральном облике." Михалыч сглотнул и тут же его кишечник отозвался где-то в обдоминальных недрах глухим нутряным хлопком. "Ты можешь этого и не знать... Твои родители... Это может быть и врожденным..." Павлов глядел на профессора и думал - вот как этот пожилой человек, образованный, отец семейства, пишущий научные статьи и книги может так вот непосредственно и самозабвенно нести подобную ахинею!? Либо этот приймак изощренно глумится над инвалидом, его разум уже увял и профессор является банальным маразматиком, демонстрирующим старческое слабоумие в такой оригинальной форме? Михалыч медлил с ответом. Гигоиш смерил свояка цепким профессорским взглядом, не упустив и торчащий из худого башмака палец и свисающую из левой ноздри длинную, глянцевую каплю и наслаивающиеся многократными лоскутами заплатки на стёртых портах. Неуд... Побитый жизнью, незадачливый чудак с отягощенной наследственностью. Где мысли его? Каковы чаяния? Сколь долог будет путь его в череде лишений и страданий? Каков будет итог сего испытания? А прок сего? Профессор вздохнул. На его седых бровях уже обосновались едва заметные кристаллики инея, что придало ему сходство с библейским пророком. Вообще, в лице Гигоиша было с лихвой семитского. А порой, копируя своего старшего сына, профессор вообще являл цельный образ добропорядочного советского ашкенази. Как, интересно, прозвали его самого у себя на работе?

повесть книга лес грибы дача сем