Повесть ”Грибною тропой” (отрывок из главы) 01.11.2017 11:02

Роман Деркаченко

Владимир Григорьевич по-хозяйски оглядывал сумрачное помещение сарая, прикидывая, что и в каком году откуда и при каких обстоятельствах было сюда водворено. Иные предметы настолько запылились и слежались, что уже невозможно было даже предположить их назначение, а добраться до них было еще более затруднительным предприятием.Профессор гордился своими рачительными запасами впрок и порой даже самую непонятную и головоломную деталь бережно пристраивал к очередному, требующему ремонта, узлу или системе. Даже сейчас профессор стоял на порожке перед верстаком, который в своё время был закрылком двухместного сельскохозяйственного самолёта для мелиоративной разведки. А эта практичная вешалка для рабочей одежды являлась ни чем иным, как усовершенствованным доильным аппаратом, беспечно выброшенным за ворота совхоза "Поляны". Благостные мысли профессора были прерваны протяжным сдавленным криком от дома. Владимир Григорьевич выглянул в зимнюю темень. Начинался снегопад. "Это к потеплению" - подумал профессор и посветил перед собой Хрюндиком. В неясном, тусклом луче мерцали штрихи бесшумных снежинок. "Какая же здесь красота! " Крик повторился и профессор разобрал лишь конец фразы. "...уже заметёт." По своим же следам профессор направился к дому, где скрючившийся, словно жёваный чернослив, Михалыч смиренно ожидал Володю в каких-то невообразимых чунях на босу ногу. "-Атыыжжитопинёс?" - проурчал Павлов вопросительно. И тут Григорьич вспомнил, что он забыл в сарае.. "-Хрен с ними с лыжами, ты и на своих двоих-то не шибко, куда уж тебе лыжи." 
Старики угрюмо зашагали к калитке в бесшумном хороводе снежинок. За забором темень была непроглядная. Даже верный Хрюндик в профессорских руках казался ненужным и бесполезным. "-Без лыж не дойдём." - твёрдым голосом произнёс профессор, глядя в беспросветную темноту поля. "-Володя! Лыжи-то вон, на шкафу лежат! " - раздался пронзительный светин голос из открывшейся двери. Ободрённые этим сообщением, старики затрусили обратно, неловко проваливаясь в рыхлые намёты. На террасе уже грудой лежали разнокалиберные лыжи и ломаные, гнутые палки. "-Михалыч, тебе советую лыжи по-шире, на них легче." - резонно советовал профессор, сноровисто проверяя ржавые крепления. "-Вот эти, по-моему, финские.. А эти мне в Петрозаводске профессор Ялынский подарил в 1976м году. Это лыжи его дочери Маши. Называются... не вижу без очков... Ты видишь?" Павлов бестолково щурился и наклонял рыбоподобную голову к облупившейся надписи на детской лыжине. "Могозка." - промямлил он. "Морозко, неуд." - поправил профессор и, не найдя пары, стал прилаживать совершенно другую лыжину. "-Ты, Михалыч, на финских пойдёшь. У них крепления универсальные, как раз под твои чувяки. А мне вот эти петрозаводские некомплектные от Ялынского. Михалыч, а ты в Петрозаводске бывал?" 
Павлов то-ли закивал, то-ли сокрушенно ронял свою рыбью голову, так и не прояснив своих петрозаводских обстоятельств. 
И вот, стоя на полу кухни с нацепленными разномастными лыжами, старики снова были готовы к выходу в ночной лес. Громко стуча по дощатому полу и задевая друг-дружку палками, путаясь в кривых лыжинах и застревая в дверях, они угрюмо продвигались наружу, на снежный покров, навстречу щемящему чувству неожиданного приключения. На профессоре была яркая вязанная шапка SPORT а на осклизлой, редкоседенькой бошочке Павлова высилась рыжеватая громада псового треуха с пришитыми взамен износившихся завязок шнурками от детских кроссовок. Снегопад крепчал. Теперь снежинки казались вдвое крупнее и порой даже собирались в группки, тут же залепив лицо профессора неприятной кашицей. На снегу, вопреки ожиданиям, старики почувствовали себя менее уверенно. Лыжины всё норовили разъехаться в разные стороны, как будто кто-то свыше джойстиком создавал для путников помехи в движении. Кое-как старики добрались до калитки. Профессор вписался с первого раза, а вот Павлов накрепко застрял лыжами между торчащими штакетинами забора. Ни туда и не сюда.. "-Ты переступай! Переступай шагом! " -кричал ему Григорьич через темень и снег. "-Ладно, выпутаешься, догоняй." И профессор, нервно махнув рукой, твёрдо зашагал на лыжах по углублённой колее, ориентируясь на едва чернеющие точки сухих грибков, что не успели скрыться под снежинками. "Прямо, грибною тропой." - подумалось профессору и он ускорил шаг. Позади него только едва слышался редкий деревянный стук и какая-то возня с хрустом снега и чиханием. Вскоре впереди стал отчетливо чернеть край леса. Профессор оглянулся. Михалыча не слыхать. "И зачем я его на лыжи поставил?" Григорьич уверенно двинулся в лес и тут же с треском и шумом провалился в глубокую канаву с мелким кустарником. Поза при падении была настолько неудобной, что даже на дне канавы профессор не мог определить своего положения. Руки и ноги, подобно индийской Шиве, были размётаны как и лыжи во все стороны, а снег накрепко зафиксировал эту несуразную позу, подобно слепку. "Свои бы штаны не потерять.." - подумал профессор, совершая первые, тщетные попытки пошевелиться. Тишина была, что называется, звенящей. Были отчетливо слышны тоны сердца, шорох прохождения воздуха через трахею, шум в ушах и еще целый спектр шумов, которые в обычной жизни профессор не слышал. "А какая тут неповторимая тишина! " - благостно подумал Григорьич, чувствуя, что талый снег пробирается во все щели его дырявой дачной амуниции. "А на кой черт мы в лес-то попёрлись? Портки Павлова искать? А-а, там у него ключи и деньги." Собрав силы, профессор освободил руки от палочных лямок. Достал из кармана Хрюндик и осветил своё лежбище. Рядом была какая-то нора, сверху сыпал снег а лыжи, подобно кускам упавшего самолёта, застряли в сучьях валежника. Профессор сгруппировался, отцепил крепления лыж, перевернулся в снегу и высунул из канавы голову. Тьма кругом, но глаза понемногу привыкали и Григорьич стал различать стволы деревьев. "Где же булькаш?" Так профессор иногда называл Павлова за те клокочаще-булькающие звуки, заменявшие тому речь в моменты наивысшей эмоциональной экзальтации или чрезмерного волнения. "А тишина в Тэле божественная! " - снова улыбнулся Григорич, вытряхивая противные снежные комки из-за воротника когда-то элегантного, "Молотовского" двубортного пальто. По просьбе Григорича, Зоишна отрезала длинные, ненужные полы до уровня поясницы, а снизу подбила края остатками от дутого детского комбинезона "Бэмби". Получилось нечто, напоминающее то-ли массивный, стилизованный бушлат времён "Авроры", то-ли экстравагантная, милитаризованная косуха с претензией на спорт-стайл.

НравитсяПоказать список оценивших

4 фев в 22:41

Ответить

Роман Деркаченко

Отягощенная массой тающего снега одежда ощутимо затрудняла движения. Профессор принялся ёрзать внутри своего многослойного одеяния, создавая малую толику тепла от трения. Выбираясь из канавы, старик потерял перчатку и болезненно потянул мышцу на ноге. Семь десятков уже за плечами.. -подумалось Григорьичу, когда он на четвереньках оказался на верху снежной кочки. А глаза пообвыклись к темноте и теперь даже заснеженное поле проглядывалось хоть немного. Павлова нигде не было.. Вдалеке слабо угадывался огонёк в окне кухни и террасы. "-Весь ужин псу под хвост! " - раздраженно посетовал профессор, шаря по неоглядному снежному покрывалу поля взглядом. "-Куда он, индюк кривоногий, попёр?! На лыжах.." Владимир Григорьич устало вытер лицо мокрой ладонью. На губах остался древесный привкус и мелкая труха замшелой коры. Оглянувшись в канаву, профессор посветил туда изрядно подсевшим Хрюндиком. Лыжины не сломались и профессор воодушевлённо принялся выпутывать из кустарника дужки креплений. Палки погнулись, но были тут же. "-Второго падения могу и не пережить.." -мелькнуло в голове Григорьича. Сверху посыпался противный, иглистый снег с обильной хвоей. Обрушившимся комом профессора легко увлекло на дно канавы вместе с инвентарём. "-Как же это всё не ко времени-то..." -бубнил себе под нос Григорьич, понимая, что промокли обе ноги и шапку уже будет найти проблематично. И...! О, ужас!!! Хрюндик пропал!!! Нервно шаря вокруг обледенелыми руками, пристально таращась во все стороны и нелепо вертясь, Григорьич искал фонарик. Кроме болезненных уколов мёрзлых веток кустарника да предательских коряг под снегом ничего не попадалось. "-Да, будь проклят ты, криволапый неуд со своими чёртовыми штанами! Слепой дундук! Рыбоголовый постобрёх! " Владимир Григорьевич истерически принялся карабкаться наверх с твёрдым желанием вернуться на дачу и усесться-таки за долгожданный горячий ужин с неизменными сосичбанами, капустухой, кэртошем, холебом и грибакинами. "-Этот осёл пусть сам как хочет, так и выходит! Чай, не дитё малое! Остолоп! " 
Приободрившись мыслями о скором ужине, профессор, прихрамывая и сутулясь, ковылял по уже знакомой колее к дому. Через метров тридцать он заметил едва различимую лыжню.. "-Моя, видать?" Нет... Широкие полозья финских лесных лыж отчетливо виднелись на свежем снежку. Следы всё больше прижимались к бортику колеи а потом и вовсе пересекали его кривыми уступами, уходя куда-то вправо в темноту, в сторону дороги на речку. "-Какой же он всё-таки болван, этот Михалыч! " - подумал профессор и, нервно сплюнув в снег, поспешил к дому. 
Стуча зубами и резво хлопая себя по замерзшим бёдрам, Григорьич ввалился на террасу. Старик весь дрожал, втянув голову в плечи и лишь едва подпрыгивал, стараясь хоть как-то не околеть. Быстро миновав кухню и веранду, Григорьич рванул на себя заветную дверь в тёплый дом....Но не тут-то было.. Дверь была заперта и холодная металлическая ручка только издевательски морозила скрюченную ладонь. "- Тьфу, ты, чёрт!!! " - дёрнулся в раздражении Григорьич и забарабанил в дверь, оббитую фанерой с избирательного участка 1969 года и утеплённую отрезками милицейской шинели по контуру. Никто не отозвался. Григорьич понял, что женщины отправились на поиски Павлова и его самого, зачем-то заперев именно внутреннюю дверь. Уже теряя самообладание, профессор метнулся к серванту и, опрокинув какие-то склянки и плошки, достал початую бутылку водки, принявшись лить её на ладони и энергично растирать ими окаменевшее от холода лицо. Тёр профессор быстро и отрывисто, поминутно подливая ледяную жидкость на дрожащую ладонь. Запахло какой-то невыразимой дрянью. Профессор лишь чертыхался и тёр, чертыхался и тёр во тьме этого заиндевелого склепа, который летом был таким уютным и милым!!! Таким тёплым и притягательным, таким желанным и родным! "-А ведь я веранду, практически, сам и построил." -вспомнил Григорьич события тридцатипятилетней давности, когда он, будучи аспирантом, едва доцентом, ехал сюда один и до глубокой ночи колотил молотком, устраивая свой вариант счастливого родового гнезда. Лицо схватилось какой-то непонятной коростой и немного покалывало. "-Что за водка такая?" - пронеслась мыслишка. Приблизив вплотную к глазам скользкую бутылку и изо всех сил щурясь, профессор разобрал в скудных отблесках лишь неясные очертания какого-то не- то герба, не -то щита на тёмной этикетке. "-Вот уж, неудобство-то! " - чуть не взвыл профессор, ставя бутылку на стол и лихорадочно труся к выходу. Снаружи было чуть теплее, или так показалось изможденному неудобством профессору. " В сарай! " - прозрел Григорьич и со всех ног бросился по метровому снегу к захламлённой хибаре.

НравитсяПоказать список оценивших

4 фев в 22:41

Ответить

Роман Деркаченко

...к захламлённой хибаре. 
На полпути к заветному полудверку сарая профессор вдруг застыл в снегу как вкопанный, остолбенело глядя перед собой.. Он ясно видел сарай, видел свои прежние следы, видел тощие стволики яблонь, видел огромную, уходящую ввысь громаду елей, видел синеватую, отливающую серебром и мерцающую снежными кристалликами поверхность снега. Всё было так отчетливо и подробно, что создавало полное впечатление волшебства. Медленно, поскрипывая остеохондротическими сочленениями шейного отдела, Григорьич повернул голову. Позади был четко очерчен дом с его неизменным убогим великолепием, а над всем хутором в безмолвном величии светила, подобно выбеленной полутаблетке аспирина аккуратная Луна. Профессор с минуту стоял в оцепенении, не отводя зачарованных слезящихся глаз от ночного светила и только ощущение мокрых ног да стягивающей корки на лице возвращало его к реальности. Григорьич вяло побрёл к сараю, потупив голову долу, будто причащенный какому-то священному обряду. Подойдя вплотную к полудверку, он уже абсолютно бесстрастно уцепился хладной рукой за железный узел нового замка и бессмысленно подёргал его. "-Идиотки.." - только и прошептал профессор, падая на колени перед закрытым входом в сарай. Неторопливо, как бы в забытьи, Григорьич развернулся на хрустящем снегу и привалился к шершавой дощатой стене. Перед взором открылась живописная ночная панорама участка. Из снежной целины реденько торчали тощие прутики каких-то кустиков и былинок. "-А почему мы слив не сажаем?" - подумалось Григорьичу - "-Они же сладкие и с такой приятной косточкой? Наверное, тут они расти не будут.. Здесь ни хрена не растёт." Из благостных раздумий профессора вывели какие-то неясные отдалённые голоса откуда-то с поля за туалетом. Григорьич нехотя с трудом поднялся и направился вдоль голубоватой стены сарая к еще одному экстравагантному и высшей степени креативному сооружению, приютившемуся под раскидистой голой кроной лещины и подпираемой худосочным выродившимся малинником. Это маленькое зданьице по виду напоминало стилизованную пагоду и скворечник одновременно. Его тщательно обшитые разномастной доской стены имели толщину хорошего, добротного плота а несоразмерно широкая крыша была дополнительно покрыта остатками старой пластиковой лодки. Крохотное окошко было настолько неровным, что производило впечатление конструктивного недочета или ошибки в дизайне. Григорьич деловито взялся за ручку двери, являвшую собой прихотливо изогнутый велосипедный насос, привёрнутый болтами столь основательно, что металл вжался в древесину как в хлеб. Профессор дёрнул за ручку... Раздался характерный треск и в профессорской руке уже абсолютно автономно находилась та самая ручка с фрагментами гнилой доски и воинственно торчащими болтами. Задумчиво подняв брови домиком, профессор негромко, как бы сам себе произнёс : "-Чего-то я не учел.." С поля снова донеслись неясные возгласы. Григорьич аккуратно положил ручку в открывшийся проём, или попросту в неровную дыру, и двинулся к забору, прислушиваясь и приглядываясь. 
Открывшаяся панорама просто завораживала своим величием и каким-то хрестоматийным мистицизмом. По широкому, обрамлённому черным амфитеатром леса, сапфиро-серебряному полю медленно, с горящими факелами в руках, с трудом переставляя ноги в глубоком снегу, закутанные в нереальные хламиды двигались две фигуры. Отблески пламени факелов рисовали на искрящейся поверхности поля фантастические композиции теней. Было в этом что-то плоть от плоти языческое, глубинное, забытое. Изредка бредущие фигуры выкрикивали в ночь отрывистые и бессвязные фразы. Григорьич прислушался. В звенящей тишине зимней ночи то и дело слышалось : "- Павлов! ..... Михалыч! ..... Магомед! ...... Отзовись! ....." 
"Сбрендили..."-подумал профессор. "А красотища-то какая! Ни на одной даче такого нет. Только здесь в Тэле есть то невыразимое волшебство и совершенно уникальное ощущение космоса.." Григорьич оперся на торчащие палки забора, они тотчас отозвались традиционным треском и профессор, буквально, вывалился на снежный наст поля, порвав ветхие брючки. Фигуры тут же отреагировали синхронной остановкой. " -Вальдемар, ты ?" - донесся визгливый крик Светланы Романовны. " - Павликов с тобой?" - вторила Зоишна. Профессор попытался подняться на ноги, но лишь глубже увяз руками в снегу. "- Вы зачем дом закрыли?! " - прохрипел он яростно. "- Так мы ведь на поиски ушли..?" - ответили женщины в недоумении - "-Мало-ли кто зайдет.." Григорьич присел на коленях. "- Кто здесь, на хрен, зайдёт! Пошли в дом греться! А этого придурка я вообще бы не пускал! Из-за него всегда одни неудобства! Сейчас бы давно уже поужинали и спали бы в тепле! Ан нет!!!! Ищи этого голоштанца полоумного! Открывайте же дом, ёлки-моталки!!! " 
"- А Павлов?" - неуверенно проголосили с поля. "Хрен с ним, с Павловым! " - Профессор поднялся во весь рост, но в снегу казался пигмеем. "Хрен с ним!!!! " 
Процессия с факелами робко двинулась к дому. Григорьич по-немногу успокоился и, волоча по снегу длинный лоскут оторванной брючины, поспешил в дом. 
Вернулись и Зоишна со Светланой Романовной. На каждой было по три куртки и по два покрывала. Ноги были обуты в тесные демисезонные сапоги, впихнуты в рваные валенки и обмотаны рваными кофтами. 
Ввалились на веранду. Включили тусклый свет. Расселись на холодных стульях. От форсированного дыхания валил пар.

НравитсяПоказать список оценивших

4 фев в 22:42

Ответить

Роман Деркаченко

...дыхания валил пар. 
Минуту-другую неудобные дачники сидели молча, лишь украдкой поглядывая друг на дружку. В сумраке морозной веранды их одежды казались реквизитом какой-нибудь кинокомпании или театра а вся обстановка помещения создавала впечатление мудрёного обряда. Григорьич обледенел с головы. Светлана Романовна в массивном тюрбане из обрывка махровой скатерти напоминала хазарскую повитуху, а тучная Зоишна в многослойных попонках из разноцветных плащей была скорее мультипликационной версией Звёздных войн. В этой премилой компании явно недоставало Михалыча в его чумовом треухе-хлобухине, оказавшем бы честь любому батальному эпизоду из эпопеи о Чингиз-Хане. "-Света, а как у нас с ужином?" - вполголоса спросил профессор. Супруга ответила долгим холодным взглядом и красноречивой паузой. Профессор сглотнул. Оживившаяся Зоишна засуетилась. "- А что же мы дом-то не открываем?" Собравшиеся заворочались и в сумраке ледяного помещения раздалось металлическое звяканье связки ключей. "-Вы, Зоишна, отпирайте, а я тут с люстрой немного... а-то темновато.." - пробурчал Григорьич, вставая со скрипучего стула. Светлана Романовна остановила всех властным жестом. " А с неудобным-то что?" 
Зоишна с профессором обернулись к Свете с выражениями неподдельного замешательства или даже смятения, как, если бы она изрекла неземные звуки либо провозгласила на партсобрании нацистское приветствие. "-Чего так таращитесь-то?" - почти воинственно обратилась Света к оторопевшим родственникам. "- Он в моём пуховике ушел! " 
Следующие пятнадцать минут ушли на усовершенствование экипировки и замене промокшей обуви профессора на просторные дутики покойного Саныча, которые любезно были вручены Зоишне соседкой Тамарой (тоже покойной) за возможность помыться в бане. Дутики были настолько велики профессору, что пришлось замотать ноги обрывками тёплых шаровар, оставшихся после приезда собачницы Кати, которую профессор, скрепя сердце, называл "невестушкой". 
Зишна, не без гордости, вручила Григорьичу факел. Профессор тут же принюхался.. Очень знакомый запах.. "- Да чего ты ещё нюхаешь! " - рявкнула Светлана, гневно пихнув супруга к выходу. " - Света, я к вещам отношусь глубже, чем прочие смертные." "- Топай, смертный! Нам еще одного такого смертного искать, чёрт бы его взял! Хиляк бесов! " 
Дачники вышли на воздух. Ночь была сказочной! Дальние кромки макушек елового леса посеребрила луна, а снежное поле было изящно испещрено вереницами глубоких следов, так контрастно и графично выделявшихся, что создавали полное впечатление затейливой искусственной перфорации на матово-голубом листе полированной стали. "-Смотрите, как величественен ландшафт! " - произнес Григорьич торжественно указывая факелом на поле. От светиного пинка, профессор выронил свой жезл и уткнулся в снег с фразой "- А Вы невнимательные люди." Зоишна подпалила свой факел, передавая пламя на факел Светы и подзывая копошащегося в снегу профессора. Когда все три иллюминоида замерцали в ночи, новая процессия вышла за калитку. "-Ну, что ? Опять "грибною тропой" пойдём?" - произнёс Григорьич, указывая на хорошо видимую в свете факелов колею. "-Пошли. " - скомандовала Зоишна и переваливаясь, будто груженый рыболовецкий сейнер в шторм, двинулась за профессором. Светлана семенила следом, постоянно перекладывая факел из одной руки в другую, и пристально наблюдая за Григорьичем. Со стороны могло показаться, что женщина намеревается половчее подкрасться к профессору и выверенным точным ударом факела повергнуть мужчину наземь. 
Светили во все стороны, отблески огня носились по снежному полю, создавая фантастическую игру сполохов. Картина была настолько впечатляющей, что можно было принять её за съёмки кинофильма, например, о средневековой Испании, когда объединённые общей религиозной идеей, горожане дружно ходили с факелами вокруг крепостных стен в поисках Девы Альмудены. Вокруг Тэля стен не было. Но общая выспренняя идея найти Михалыча была сродни религиозной. 
"-Вон он! " - истошно завопила Светлана Романовна, истерично тыча в какое-то черное пятно в сугробе метрах в пятнадцати от колеи. Все поспешили туда, проваливаясь и оступаясь в глубоком снегу. Подойдя к предмету, дачники остановились отдышаться. Под снежным намётом разочарованному взору дачников явилась брошенная осенью самодельная тележка Григорьича, наполненная давно испревшим навозом. "-Это моя тележка." - весело произнес профессор, разглядывая предмет так оживленно и возбужденно, как если бы это был фрагмент НЛО тут среди поля. "- Её надо домой." - безапелляционно заявил профессор. " Надо было.. Осенью." - зловеще прошипела Светлана, многозначительно поигрывая факелом. "- Ребятки, пошли за Павликовым." - примирительно вымолвила Зоишна и подобно парому, кренясь и заваливаясь, стала разворачиваться к лесу, над которым едва-едва, робенько и несмело стала заниматься неповторимая в своём юном великолепии зимняя зорька.

повесть книга лес грибы дача сем