ROVOAM GALLERY Валентин Михайлович Павлов Drawings 10 / 32 1

Роман Деркаченко
"Грибною тропой"... и стал ждать. Михалыч забылся в духовной экзальтации в момент своей молитвенной речи, сопровождаемой челобитием и отрывчатыми вскриками. Стоя на коленях на плотном снегу посреди грибной опушки, содрогаясь от судорожных подёргиваний и корч, обливаясь слезами прозрения и покаяния, обнаженный грибник максимально приблизился к нематериальному. Вся его предыдущая полная несправедливости, заурядности и пошлости жизнь в один миг скрючилась, подобно жженой газетёнке, и предстала эдакой жалкой кожицей, сброшенной и докучливой. Павлов перестал ощущать холод.. Пред взором экстатирующего грибника тотчас возникло гигантское и необъятное тело Адама Кадмона, частью которого Михалыч себя и отождествлял. Грибник невесомо поднялся на ноги и слабой, неверной поступью направился вперёд, неловко утопая в снегу, представляющимся теперь тёплой ватой. Простирая кривые руки вперёд, Павлов продолжал бормотать бессвязные молитвы. Лес в один миг удалился куда-то и лишь слабый запах грибницы витал в воздухе. Проторенной тропой с валявшимися тут и там грибными фрагментами Михалыч ковылял вперёд, трепетно ожидая невиданного блага. Впереди отчетливо проступал гигантский контур сидящего вполоборота великана. Павлов, не в силах соответствовать величию момента, нервно срыгнул и споткнулся. Дальнейший путь он проделывал на четвереньках, то и дело утыкаясь мокрым лицом в снег и отплёвывая грибные клипки. Подползая к священному гиганту, Михалыч пытался выразить приветствие смиренными поклонами и выразительными прикладываниями корягообразной кисти к области сердца и лба. Затихнув в покорном ожидании на рыхловатом снегу подле священного гиганта, грибник тихонько всхлипывал и икал. Адам Кадмон неторопливо отставил исполинскую тарелку грибного супа на снег и величественно повернул огромную голову в сторону Михалыча. "- С чем приполз, пащенок божий?" – громоподобно пророкотал гигант. Павлов на миг скрючился и, содрогаясь всем своим жалким туловцем, принялся мученически рвать на снег. Грибника немилосердно выворачивало наизнанку и он извивался в рвотных спазмах как червяк. "- Эко же тебя выерешивает..." – прогрохотал Кадмон, задумчиво наблюдая за Павловым. Мокрый, обессилевший грибник надсадно изрыгал на снег всё, чем накануне его угощала Дрэмп. Кадмон снисходительно вздохнул и покачал головой. "- А не распёривает-ли тебя чревоугодие?" Павлов не мог ответить, так как лежал без сил в пестроватых массах и лишь пузырил слюной. "- Осознал-ли ты условность пищи сей? Узрел-ли себя червём-глупожорцем средь таких же тварей, сытости алчущих?" Михалыч переминал синюшными губами кислый снег и плакал. "- Вернёшься-ли прежним в стадо червей ненасытных?" Старик едва мотал головёнкой и тихонько скулил. "- Будешь-ли впредь скромен в трапезе и умерен в выпивке?" Михалыч попытался поднять взгляд, но всё застилали слёзы. "- Уж не усомнился-ли ты в ереси сей?" Павлов собрался с силами и, исказившись лицом, забубнил : "- Да не усомнился в ереси. Всё житие – ересь есть и обман токмо. Гоним мы мысли здравые и выспренние, потому как страшимся себя-то более всего. Нет судии более, чем совесть наша запродажная да оппопур... опапапур... "- Оппортунистическая.." – поправил великан. "-Да! Бежим мы наутёк, гонимые бесами нашими, грехами суть детскими да страхом пред себя самоё суть." Павлов закашлялся и уронил изгвазданную головёнку в грязный снег. "- Похвально риторишь, червь." – кивнул Кадмон. "- А концы отдать от обморожения не страшишься?" "- Да не убоюсь преставления, ибо суть трупы все анема... анмане.. "-Анимационные?" – переспросил Кадмон с ухмылкой. Михалыч лишь снова ткнулся в свои кислые извёрздки. "- Одна лишь цель есть познание и более всё тщета презренная. Плодовитость рода людского – есть чудовищная программа порабощения и умножения зла, так как цели неправедные ставит и пороки множит. Рождение есть и смерть есть, а между ними ожидание есть. Ожидание – есть время. Долгое-ли, краткое-ли? Время – заблуждение есть... Условная мера жизни материи всей. Условная мера.. Нет времени! Никогда не было! Иллюзия, внедрённая в массовое сознание для продукции! Для продукции, репродукции и эферендукции. Материя не такова, коей мы её ощущать принужденны. Мы и сами-то не таковы, коими себя видим и помним." Адам Кадмон иронично склонил исполинскую голову и промолвил: " – И давно ты, пащенок божий, сии мысли холишь?" Грибник отважно привстал на локтях "- А когда вижу собратьев своих презренных и расти духовно не желающих. Когда вижу баб неистово по сладости чувственной тоскующих, но ласки и дерзости природные отвергающих. Когда вижу детей, жестокости да стадности наученных, готовых на всё ради превосходства. Когда из добра и зла игровые фигуры делают для взращивания вражды и разобщенности. Вот тогда-то и лелею мысли о тщете всея, о лжи всея, о малости и бренности всея." Кадмон отрешенно глядел вдаль. Там среди белого снежного поля, окруженного карельским лесом, чудные людишки тащили к утлому домику, завёрнутого в псовую попонку, замёрзшего в лесу старикашку. "- А ты, пащенок, гляжу, жизнестойкий. Кривым червём-то среди людей семь десятков условных лет прожил. Друзей каких-никаких под старость обрёл время коротать. Хоть они тебя и за неуда принимают, а сами-то неуды того пуще. Гляжу я, не пришел еще твой черёд. Отдам-ка я тебя чертям грибным, пусть дурь последнюю из тебя выварят. Озяб ты, неуд, по самые кости. Да, не беда, червь мягкотканый, отваришься." Павлов ощутил чьи-то холоднющие руки, хватающие его и волочащие. Грибник пытался высвободиться, но сил не хватало. Чумазые, замотанные в невообразимое хламьё грибные черти тащили старика к печи... Силы оставили Михалыча, как оставляет пустой кокон насекомое. Павлов ощутил кожей неистовый жар, ополошившего его кипятка. Руки и ноги были неестественно скручены и не повиновались. Духота сменила морозный воздух, но облегчения не принесла. В сумраке только невнятно маячил какой-то грибной чёрт с обильными родинками и бородавками по всему дряблому телу. Кожу противно покалывало и жгло. Густо запахло смоляными и травяными экстрактами. Пар немилосердно щипал глаза. Гулко ухали какие-то заслонки и скрежетали задвижки. Михалыча снова вырвало.... Почему же Кадмон меня отверг..? – думалось Павлову. Понемногу кожа грибника оттаивала. Казалось, он лежал в кипятке, подобно каплуну и не хватало лишь проворного стряпного, чтобы помешивать половником. А вот и стряпной.. Какой же неловкий и несимпатичный этот грибной черт в идиотской лыжной шапочке на башке. Павлов был недвижим и бездыхан.... Почему же Кадмон меня постеснялся...? Михалыч чувствовал, что вода кругом начинает закипать. Грибной чёрт неловко суетился вокруг и всё попёрхивал, как чахоточный. Жар стал нетерпимым и Павлов попытался распрямить члены. Ноги и руки не слушались и оставались сложенными по типу мороженной индейки. Кругом никого. Грибной черт куда-то подевался.... Почему же Кадмон медлит...? Павлов от натуги громко пустил ветры в воду. В приоткрывшуюся дверь заглянул грибной чёрт. Запахло пивом.... Почему же Кадмон не принял меня...? В точке кипения воды Павлов вдруг с грохотом вскочил и неистово крича и роняя тазы на пол, покатился с полка. Гигоиш от неожиданности замешкался и поперхнулся пивом. Павлов ворвался в предбанник красным перекошенным раком. "- Ты, Михалыч, как это, better bodies.."