Дионис и Ариадна Pictorial art 1 / 13 0

Nadya Volkova – Дионис и Ариадна
2022, холст, масло, 70 на 80 см Мне важно было написать, отразить момент Встречи Диониса и Ариадны, когда она уже в отчаянии бросилась со скалы, а Бог ее подхватил. В Дионисе в моей работе отразились сила и нежность, ибо только очень сильные могут быть открытыми в любви, а в Ариадне хотелось передать момент магии ее клубка, как он завораживает ее саму и приводит в нужные места, даже если это место скала. Ну и процитирую тут Делеза, чтобы объяснить, почему именно так расположены герои на моей картине: ” Все символы Ариадны меняют свой смысл, когда начинают соотноситься с Дионисом, вместо того чтобы оставаться деформированными ее связью с Тесеем. И не только песнь Ариадны теряет значение выражения озлобленности и мстительного чувства, с тем чтобы означать теперь активный поиск, утверждающее вопрошание (”кто ты... Это меня, меня ты хочешь? Меня, всю и целиком?”). Теперь и лабиринт не является больше лабиринтом познания и морали, путем, на который вступает, держа в руках нить, тот, что идет убивать быка. Лабиринт превратился в самого белого быка, в Диониса-быка: ”Я - твой лабиринт”. Точнее говоря, теперь лабиринт - это ухо Диониса, лабиринтоподобное ухо. И нужно, чтобы Ариадна имела уши, подобные ушам Диониса, для того чтобы услышать дионисийское утверждение, чтобы в уши самого Диониса сказать ”Да!”. Дионис говорит Ариадне: ”У тебя маленькие ушки, у тебя мои уши - скажи впередсмотрящее слово - да!” Но случается еще Дионису, играя, сказать Ариадне: ”И почему это твои уши все еще так коротки?” Тем самым Дионис напоминает ей о ее заблуждениях, когда она любила Тесея. Тогда она верила, что утверждает. Утверждение было нагрузкой, ослоподобным поведением. Но на самом деле, будучи вместе с Дионисом, Ариадна приобрела маленькие уши, точнее, круглое ухо, отвечающее вечному возвращению. Лабиринт теперь - не явление архитектуры. Он стал звуком, музыкой. Шопенгауэр определил архитектуру как функцию двух сил - силы нести и силы быть носимым, т.е. как сочетание опоры и нагрузки, если даже они и стремятся слиться друг с другом. Но музыка раскрывается как противоположность архитектуре, когда Ницше все больше и больше отделяет себя от старого обманщика, чародея Вагнера: она раскрывается как чистая невесомость. И вся история ариадниного любовного треугольника не свидетельствует ли о легкости, более близкой к Оффенбаху и Штраусу, чем к Вагнеру? И то, что, по сути дела, принадлежит Дионису как музыканту, - это способность заставить танцевать сами крыши.”

Album navigation:   Ctrl   Ctrl